– Теперь ты принадлежишь мне, мне, а не Лукреции, – произносит Арес, прижимая Давида к стене тренировочного зала, и, после звона мечей его голос звучит тихо и глухо, – нравится тебе это или нет, дорогой племянник. У него не было лишней необходимости объяснять свои слова – Давиду не убежать и некуда бежать, он может бороться, но не может победить, ему незачем кричать. Он чувствует налитый кровью член Ареса, пытается ударить по нему, чтобы вырваться, но Арес смеется, перехватывает его руку, тянет на себя, а потом, резко ударяет ребром ладони по шее, потом – впивается пальцами в волосы, и бросает на пол, легко, как девчонку. – Нравится тебе или нет, – повторяет он, опускаясь на колени, и Давид пытается встать, но получает новый удар, на этот раз – по левому колену. Арес наваливается на него сверху, рвет штаны, а Давид резко вскидывается, ударяя затылком в лицо, и чувствует, как горячая кровь льется на шею. – Я могу отрезать тебе голову, а могу отрубить руки и ноги, и ты останешься в живых. Подумай об этом, – голос Ареса смешивается с треском выправляющихся хрящей, а его сухие холодные пальцы шарят у Давида между ног. Тот пытается снова вырваться, пытается зажаться, но все тщетно, и ему по-прежнему некуда убегать.
Давид мечтает о том, чтобы потерять сознание, перестать что-либо ощущать, но, когда Арес вбивается в его тело, он чувствует выворачивающую наизнанку боль, в тысячу раз сильнее и дольше, чем от удара мечом, разливающуюся по всему телу, переполняющую его и скапывающую с кровью на пол, и перед его зажмуренными глазами носятся белые и ярко-красные точки. Он не в силах молиться, но думает о Боге, думает о божьих детях, их грехах, и о Ветхом Завете – о том, что наказание должно соответствовать греху. Именно об этом он будет думать, сражаясь с Аресом, именно об этом он будет помнить, убивая его: око за око, кровь за кровь, аминь.
– Теперь ты принадлежишь мне, мне, а не Лукреции, – произносит Арес, прижимая Давида к стене тренировочного зала, и, после звона мечей его голос звучит тихо и глухо, – нравится тебе это или нет, дорогой племянник.
У него не было лишней необходимости объяснять свои слова – Давиду не убежать и некуда бежать, он может бороться, но не может победить, ему незачем кричать. Он чувствует налитый кровью член Ареса, пытается ударить по нему, чтобы вырваться, но Арес смеется, перехватывает его руку, тянет на себя, а потом, резко ударяет ребром ладони по шее, потом – впивается пальцами в волосы, и бросает на пол, легко, как девчонку.
– Нравится тебе или нет, – повторяет он, опускаясь на колени, и Давид пытается встать, но получает новый удар, на этот раз – по левому колену.
Арес наваливается на него сверху, рвет штаны, а Давид резко вскидывается, ударяя затылком в лицо, и чувствует, как горячая кровь льется на шею.
– Я могу отрезать тебе голову, а могу отрубить руки и ноги, и ты останешься в живых. Подумай об этом, – голос Ареса смешивается с треском выправляющихся хрящей, а его сухие холодные пальцы шарят у Давида между ног. Тот пытается снова вырваться, пытается зажаться, но все тщетно, и ему по-прежнему некуда убегать.
Давид мечтает о том, чтобы потерять сознание, перестать что-либо ощущать, но, когда Арес вбивается в его тело, он чувствует выворачивающую наизнанку боль, в тысячу раз сильнее и дольше, чем от удара мечом, разливающуюся по всему телу, переполняющую его и скапывающую с кровью на пол, и перед его зажмуренными глазами носятся белые и ярко-красные точки. Он не в силах молиться, но думает о Боге, думает о божьих детях, их грехах, и о Ветхом Завете – о том, что наказание должно соответствовать греху.
Именно об этом он будет думать, сражаясь с Аресом, именно об этом он будет помнить, убивая его: око за око, кровь за кровь, аминь.
счастливая заказчица