Все совпадения имён случайны; автор благодарит небо за то, что имя Джонни и фамилия Уотерс в Америке весьма популярны. Также спасибо моему американскому бойфренду за пару-тройку сказанных им фраз, которые он разрешил мне вставить в этот фик.
Время перевалило за полночь; в маленьком клубе на окраине Лос-Анджелеса веселье в самом разгаре.
Сиреневые звёзды на потолке сияют ярче настоящих, и Джонни прикрывает глаза; огни двоятся, троятся, множатся. Жарко.
«Звёзды и луна, - говорит Уотерс, - всё как ты хотел».
Джонни лениво думает, что бы он мог сказать в ответ, но голова пустая; впрочем, даже если бы что-то путное и пришло ему сейчас на ум, он ничего не смог бы ответить, потому что рот у него занят.
Хочется к кому-то прикасаться, кого-то ласкать, хочется сделать кому-то приятно.
В таком состоянии он бы отсосал хоть самому дьяволу.
Джонни шмыгает носом, втягивая внутрь остатки белого порошка, приставшего изнутри к ноздрям. Нёбо немеет, восхитительное ощущение заморозки, медленно сползающей вниз к основанию языка. На этом ощущении держится весь мир, а слоны и киты – да хрен, в конце концов, с ними со всеми.
«В другой раз, - говорит Уотерс, - напомни мне взять коку с собой, посыпешь мне на головку. Пиздец ощущение. Пойдём, нюхнём, мне нужно быть в аэропорту через два часа ».
Джонни обхватывает его яйца у основания в кольцо из пальцев, а твёрдо стоящий член резко вдвигает себе в рот. Уотерс тяжело вздыхает, закатывая глаза к звёздам на потолке.
«Ладно, идём, - говорит Уотерс, - не хочу больше».
«У тебя колом стоит»,- возражает Джонни.
«Ага»,- соглашается Уотерс и поднимается с дивана, долго возится с ремнём и пуговицами на брюках.
У него лицо педофила и убийцы, и прозрачные небесные глаза –ангельские, бессмысленные. Он напоминает Джонни какого-то мультяшного персонажа – Микки-Мауса, что ли, или Дональда Дака…
И ещё Уотерс не бреет яйца.
«Что это вы там делали?» - кокетливо интересуется Дивайн, внимательно наблюдая, как Уотерс вычерчивает длинные сахарные дорожки.
Дивайн огромная, жирная, и у неё есть хуй. Самый настоящий хуй. Вроде бы он у неё всё ещё есть, по Джонниным сведениям.
« Я дрочил перед перелётом, - говорит Уотерс. – Я дрочу каждый раз, когда мне предстоит перелёт. Вдруг самолёт упадёт, и тогда я хотя бы сдохну удовлетворённым».
«А он?» - Дивайн кивает на Джонни.
«Он? – Уотерс в забывчивости трёт лоб. Он вроде как смотрел… да, Джонни?»
«Ты маленький извращенец», - смеётся Дивайн.
Джонни его не слушает; на стеклянном столе россыпь кокаиновых крошек, и Джонни собирает их обслюнявленным пальцем; потом проводит пальцем по дёснам, и дёсны немеют, как от хорошей анестезии, мгновенно.
«Нюхни лучше, - говорит Уотерс, - давай».
«Охуенный кокс, - говорит Джонни, - неразбавленный».
Дивайн нагибается к столу вслед за ним, а потом и Уотерс; Джонни откидывается назад на своём пластиковом стуле и наслаждается сладким ощущением немоты, волнами поражающим носоглотку; мир вокруг нарисован пастельными красками, он прекрасен и чист, в нём нет места злу и сомнениям.
Дивайн засовывает в ноздрю мизинец, выковыривает оттуда белую кокаиновую козявку и засовывает её в рот.
«Вкусно?» - интересуется Уотерс.
«Познакомился с одной девчонкой классной, - говорит Джонни, - она такая… такая…»
«Как зовут?» – живо интересуется Уотерс, как будто это имеет какое-то значение.
«Вайнона, - отвечает Джонни и запинается, вспоминает настоящую фамилию девушки, не желая выдавать псевдоним, который на слуху, - Вайнона Горовиц».
«Горовиц? Еврейка… - улыбается Уотерс, - это круто… Только зачем тебе девушка, если тебе нравятся мужчины?»
Джонни неопределённо пожимает плечами. Ему нравится всё – и в особенности дорожка белой пудры, которую вычерчивает Уотерс на столе.
«Я хочу воду, - говорит Джонни. – Много холодной воды».
Уотерс придвигает к нему стеклянную бутылку. Звёзды отражаются в гранях бутылки, и розовая поверхность стола, и пожилая трансуха, прильнувшая к стойке микрофона.
«У меня тут был тест на наркотики на днях, - говорит Уотерс и смеётся, - и результаты получились отрицательные, представь? Мне кажется, мой грёбаный дилер должен представить мне хоть какое-то объяснение всей этой херни, нет?»
То, что он придумал себе и для себя, свой радужный мир в глазури из сахарной крошки, и ненастоящего парнишку, которого, несомненно, следовало создать - ради стеклянной слезы на щеке, ради нелепо набриолиненных волос, напоминающих Уотерсу сладких мальчиков давно ушедшей бедовой юности – всё безмерно возбуждающее, далёкое, притягательное.
Как хеопсовская пирамидка белого порошка на столе – пока она есть, всё живое и сердце стучит. И стихи – они всегда приходят вместе с микроскопическими белыми пылинками.
В голове у Уотерса всё крутится, как заезженная пластинка с тягучей и странной мелодией, какая-то тысячу лет назад придуманная или подслушанная странная история - про парня, который вышел из дома в соседнюю булочную, а вернулся только спустя месяц; история про восхитительную бездонную ночь, опрокинутую в утро - и тени фонарей в тёмных, геометрически правильных лужах. Это всё очень подходит Джонни, его безалаберности, его невозмутимости - и безбашенной, отчаянной неприкаянности, которая так нравится Уотерсу.
Их общая история – если она есть, конечно, хоть где-то, кроме нелепой кокаиновой мечты.
«Что-то как-то мне в аэропорт ехать неохота, - сообщает Уотерс. – Надо, но не хочется. Никогда не ешьте в ресторанах при аэропортах, никогда. Там абсолютно безумные официантки. В прошлый раз одна красотка такая меня спросила – как вы хотите есть эту хрень? Вы хотите, чтобы я разбила вам туда яйца, в эту хрень? Хм, отвечаю. А вы хотите, чтобы я раздавил вам титьки?»
Тягучая музыка, и плохо выбритый мужчина на сцене, с белой пудрой, осыпающейся со смуглых щёк. Пластмассовые пальмы по бокам миниатюрной сцены свешивают свои плоские листья, похожие на ласты тюленя, в зрительный зал. Такой знакомый, навязчивый мотив какой-то рождественской песенки – в исполнении Фрэнка Синатры или что-то вроде того.
Розовые стеклянные столы, белая горка кокаина, свёрнутая в трубочку стодолларовая бумажка. Разноцветные отблески на прозрачной и гладкой поверхности стола.
«Тик-так, - говорит Дивайн, - тик-так. Кока говорит, что пора её нюхать. В стране Тик-Так пришло время Белой Королевы».
«Её время и не уходило, похоже», - смеётся Уотерс.
«Она как бы вышла, - сообщает Дивайн доверительно, - а потом как бы вернулась. Никто не заметил, что с вами звезда за столом? Эй, Уотерс, я имею в виду твоего школьного друга, если что».
«Он заставил меня посмотреть этот твой фильм, - говорит Дивайну Джонни. - Ну, тот самый, где ты какашки ешь».
«Какашки были из кондитерского шоколада, - отвечает Дивайн невозмутимо. – какашки. Ка-каш-ки».
Отвратительно жирный Дивайн, в котором всё таки есть непонятное обаяние, что-то притягательное
«Мы с Дивайном давние дружки, - говорит Уотерс, - ещё в школе вместе учились, ага. Помнишь, как ты припёрся на уроки в макияже? В маминой помаде, с тенями?»
«Ах-ха-ха», - раскатисто смеётся Дивайн.
«Джонни у нас тоже знаменитость, да покруче тебя, - говорит Уотерс своему жирному другу, круто, что он играет в моём фильме, да, чувак».
«Хорошо», - кивает Дивайн; тональник на его коже нанесён ровным толстым слоем, даже поры не просвечивают, лицо – как маска. И парик.
Лицо Уотерса тоже маскообразное; кожа обезвоженная, натянутая на черепе; но чем больше белого порошка вдыхает Джонни, тем более совершенным и волшебным становится мир вокруг, наполненным безупречной и тёплой красотой, и обличья окружающих его людей – почти божественны. В висящем на стене зеркале, в которое вглядывается Джонни, он видит и себя – и увиденное ему бесконечно нравится.
«Дивайн, послушай, Дивайн, - говорит Уотерс и смеётся, - он снимался в «Кошмаре на улице Вязов», ты должен помнить».
«Не помню, - качает головой Дивайн, - дурацкий фильм. Я помню только фонтан крови из кровати – бр-р-р-р! Запоминающийся момент.»
Уотерс начинает смеяться ещё громче, ложится головой на стол, косит глазами на аккуратный холмик кокса.
«А, так вот этот фонтан крови, - говорит Джонни, - это и был я».
1229 слов
читать дальше
Всё так восхитительно отвязно-шизово. А то, что Дивайн умер(ла) ещё в 88, добавляет тексту здорового безумия.
Спасибо, автор!
Заказчик
Чёрт, я что-то думала, что она в 98-м году умерла)))
Извиняюсь)))))))))))))))))))))
Автор))
Чёрт, извиняюсь ещё раз, просто вот на эту роль никто больше туда не вписывался)))