не уверена, что получилось строго по комиксу. сто слов.
читать дальшеЛори была пьяна, а Комедиант – устал. Все это произошло почти случайно. (Из-за того, что он хотел сказать дочери: «я люблю тебя» и не знал, как)
Комедиант запустил руки Лори под одежду – а Лори стояла неподвижно, точно не осознавая происходящего. Стискивая пальцами ее груди, он сказал: – Я – твой отец. Она тут же вскинулась, вырвалась, и плюнула в него новыми словами о ненависти. – Это просто плохая шутка, – сказал он. Она не услышала, просто ушла, не плача и не крича. Ее плечи были неподвижны. (Ее лицо раскалывала улыбка, такая же, как у него, украденная у него).
- Это всё шутка. Одна большая, плохая шутка. Комедиант дернул плечами и плюхнулся на кровать, придавив мне ноги. Мне было так страшно, что хотелось кричать, но я был будто парализован. От него нельзя ждать адекватной реакции. Я никогда не понимал, чего от него можно ожидать, кроме невероятной, спонтанной жестокости. В этой ситуации лучшим выходом мне казалось молчать и стараться не подавать виду, как сильно я напуган. Но даже так я не смог сдержать вскрика и не попытаться выдернуть из-под него ноги. Он даже не повернулся. Казалось, будто он не замечает ничего вокруг. Я сидел тихо, меня била дрожь, я смотрел на него и пытался понять, как остаться в живых. Из-за света, пробивающегося сквозь шторы, я видел, как блестят слезы на его лице, что пугало меня больше всего. - Никто её не понимает. Мне казалось, что я понимаю. Я сделал так много плохого, Молох. Я ведь не самый приятный парень. Убивал детей. Простых людей. Но есть ведь какие-то ограничения?... Он резко повернул ко мне своё заплаканное, перекошенное яростью лицо и проорал: - Но не это, это не хуже, нет! И пусть эта сучка Салли подавится, сдохнет от своей злости! Старая шлюха, всегда ею была, не видит дальше своего носа, не ей пытаться втирать мне, что хорошо, а что плохо. Блядина. Развратная мразь. На мгновение в его лице что-то переменилось и застыло, рот оставался открытым, он тяжело дышал и будто хотел продолжить, но внезапно зарыдал с новой силой и встал с кровати. - Где в этом доме выпивка? А, вот ты где, мой единственный друг. Он приложился к моему тридцатилетнему виски и пил так, будто в него кто вставил шланг и глотать уже нет необходимости. Потом сел на пол у кровати, бутылку поставил рядом, лица его я уже не видел. Решив, что мне наконец повезло, я решил попытаться достать револьвер и потянулся к прикроватному ящику, но - будь проклята моя трясущаяся рука! - задел стоявший на ней стакан. - Она сама хотела, я лишь дал ей то, что ей было нужно. Сладкая, милая Лори. Такая же блядина, как её мать. Я знаю, она нарочно. Она слышала, что я падок на женщин, она знала, что и как делать. Не то, чтобы я сопротивлялся - он захохотал своим низким, хриплым смехом, и тут мне стало совсем не по себе. Зачем мне это знать, божемой, я не хочу. - Я знаю, ты осуждаешь меня. Ты не понимаешь, как и все. Но я не за пониманием к тебе сюда пришел. Он зашевелился и я быстро уронил руку на одеяло. Револьвер по-прежнему оставался в тумбочке. Он встал на колени и повернулся ко мне. Наши лица разделяло меньше полуметра. Он серьёзно посмотрел на меня, а потом оскалился и подвинулся ещё ближе. Я почувствовал, что моё слабое сердце может этого не выдержать. Он погладил свои усы и, вытянув ко мне шею и презрительно задрав голову, прошипел: - Знаешь, что разделяет тебя сейчас, Молох, и тебя, трахающего свою дочь? Ничего. Всего один. Плохой. День. Он замер, очень близко ко мне. От него несло алкоголем, у меня закружилась голова и, кажется, на время я потерял сознание, но ненадолго. Я помню, что слышал, как он говорит мне, что заметил мои попытки и что я такой же тупица, как все, но чуть умнее. А потом дверь захлопнулась. Когда я очнулся, то не нашел свой виски ни на полу, ни на столе. Видимо, он забрал его с собой. Бог знает, что он ещё мог натворить в тот вечер. Это всё, что я знаю.
-
-
29.09.2010 в 13:04сто слов.
читать дальше
-
-
26.10.2010 в 22:06Комедиант дернул плечами и плюхнулся на кровать, придавив мне ноги. Мне было так страшно, что хотелось кричать, но я был будто парализован. От него нельзя ждать адекватной реакции. Я никогда не понимал, чего от него можно ожидать, кроме невероятной, спонтанной жестокости. В этой ситуации лучшим выходом мне казалось молчать и стараться не подавать виду, как сильно я напуган. Но даже так я не смог сдержать вскрика и не попытаться выдернуть из-под него ноги. Он даже не повернулся. Казалось, будто он не замечает ничего вокруг. Я сидел тихо, меня била дрожь, я смотрел на него и пытался понять, как остаться в живых. Из-за света, пробивающегося сквозь шторы, я видел, как блестят слезы на его лице, что пугало меня больше всего.
- Никто её не понимает. Мне казалось, что я понимаю. Я сделал так много плохого, Молох. Я ведь не самый приятный парень. Убивал детей. Простых людей. Но есть ведь какие-то ограничения?...
Он резко повернул ко мне своё заплаканное, перекошенное яростью лицо и проорал:
- Но не это, это не хуже, нет! И пусть эта сучка Салли подавится, сдохнет от своей злости! Старая шлюха, всегда ею была, не видит дальше своего носа, не ей пытаться втирать мне, что хорошо, а что плохо. Блядина. Развратная мразь.
На мгновение в его лице что-то переменилось и застыло, рот оставался открытым, он тяжело дышал и будто хотел продолжить, но внезапно зарыдал с новой силой и встал с кровати.
- Где в этом доме выпивка? А, вот ты где, мой единственный друг.
Он приложился к моему тридцатилетнему виски и пил так, будто в него кто вставил шланг и глотать уже нет необходимости. Потом сел на пол у кровати, бутылку поставил рядом, лица его я уже не видел. Решив, что мне наконец повезло, я решил попытаться достать револьвер и потянулся к прикроватному ящику, но - будь проклята моя трясущаяся рука! - задел стоявший на ней стакан.
- Она сама хотела, я лишь дал ей то, что ей было нужно. Сладкая, милая Лори. Такая же блядина, как её мать. Я знаю, она нарочно. Она слышала, что я падок на женщин, она знала, что и как делать. Не то, чтобы я сопротивлялся - он захохотал своим низким, хриплым смехом, и тут мне стало совсем не по себе. Зачем мне это знать, божемой, я не хочу.
- Я знаю, ты осуждаешь меня. Ты не понимаешь, как и все. Но я не за пониманием к тебе сюда пришел.
Он зашевелился и я быстро уронил руку на одеяло. Револьвер по-прежнему оставался в тумбочке. Он встал на колени и повернулся ко мне. Наши лица разделяло меньше полуметра. Он серьёзно посмотрел на меня, а потом оскалился и подвинулся ещё ближе. Я почувствовал, что моё слабое сердце может этого не выдержать. Он погладил свои усы и, вытянув ко мне шею и презрительно задрав голову, прошипел:
- Знаешь, что разделяет тебя сейчас, Молох, и тебя, трахающего свою дочь? Ничего. Всего один. Плохой. День.
Он замер, очень близко ко мне. От него несло алкоголем, у меня закружилась голова и, кажется, на время я потерял сознание, но ненадолго. Я помню, что слышал, как он говорит мне, что заметил мои попытки и что я такой же тупица, как все, но чуть умнее. А потом дверь захлопнулась.
Когда я очнулся, то не нашел свой виски ни на полу, ни на столе. Видимо, он забрал его с собой. Бог знает, что он ещё мог натворить в тот вечер. Это всё, что я знаю.